У Павла Александровича рано обнаружились исключительные способности к математике, и в 1900 г. по окончании тифлисской классической гимназии он поступает на физико-математическое отделение Московского университета. Параллельно изучает философию на историко-филологическом факультете под руководством известных философов и профессоров С. Н. Трубецкого (1862-1905) и Л. М. Лопатина (1855-1920). По окончании же курса поступает в Московскую духовную академию. В 1911 г. защищает магистерскую диссертацию “О духовной истине” и принимает сан священника. С этого времени окончательно определяется своеобразный параллелизм, внутренняя сопряженность его духовных и научных занятий. Он читает лекции по истории философии в Духовной академии, редактирует журнал “Богословский вестник”, преподает физику и математику, разрабатывает курсы по методике геометрии, энциклопедии математики и т. д. В 1914 г. выходит книга П. Флоренского “Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи”, переработанная им из диссертации. Здесь развивается соловьевская концепция всеединства и идея Софии. Сама необычность построения книги (в виде двенадцати писем к другу, с многочисленными лирическими вставками), способ изложения материала (богословские рассуждения сопровождаются математическими выкладками, примерами из самых разных областей) свидетельствовали об особой позиции мыслителя, о стремлении привести к согласию религию и точное знание, о глубокой убежденности в равноположности истин веры с истинами настоящей, нравственно ориентированной науки. В 20-е гг. у него уже окончательно складывается система “конкретной метафизики”, где он пытается выстроить цельную картину бытия путем анализа различных его уровней и устойчивых структур, а также выявления символов горнего мира. В 1922 г. Флоренский готовит к печати большую работу “У водоразделов мысли. Черты конкретной метафизики” (включает главы об обратной перспективе, о науке как символическом описании, об антиномии языка, философии имени, органопроекции и т. д.), но она так и не вышла в свет.

Одну из глав этой книги (“Органопроекция”) мы предлагаем читателю в настоящей антологии. Чтобы лучше понять изложенные в ней идеи, приведем высказывание П. А. Флоренского об основах своего мировоззрения: “Основным законом мира Флоренский считает второй принцип термодинамики - закон энтропии, взятый расширительно, как закон Хаоса во всех областях мироздания. Миру противостоит Логос - начало эктропии. Культура есть сознательная борьба с мировым уравниванием: культура состоит в изоляции, как задержке уравнительного процесса Вселенной, и в повышении разности потенциалов во всех областях, как условии жизни, в противоположность равенству-смерти” (“Автореферат”). Позднее, в письме к В. И. Вернадскому, он выскажет мысль о пневматосфере, особой оболочке Земли, созданной человеческим творчеством, “вовлеченной в круговорот культуры, или, точнее, круговорот духа”, - мысль, прямо перекликающаяся с концепцией ноосферы.  

Техника как часть культуры (именно так воспринимает ее Флоренский) упорядочивает, организует вне человека лежащую материю (вспомним, что подобный взгляд развивал и Н. А. Умов). Идея немецкого философа Эрнста Каппа об органопроекции - создании технических орудий “по образу и подобию” естественных органов - трактуется Флоренским как стремление человека активно воздействовать на окружающую среду, сознательно овладевать ею, целенаправленно ее перестраивать. Организм словно жаждет распространиться в пространстве, наложить свои контуры на все вещи мира. Отчего? Оттого, что чувствует себя несовершенным; “граница нашего тела, - пишет Флоренский, - есть признак, производное, последствие ограниченности нашей власти над самими собою”. Техника не просто посредник между человеком и природой, но и своего рода средство человеческого самопознания. Конструируя инструменты и машины, мы словно пытаемся глубже и точнее понять устройство наших собственных органов. То, что в организме бессознательно, рефлективно, делается здесь сознательно воспроизведенным. построенным по осмысленному проекту и плану. Более того, воспроизводя в технике те из наших органов, которые рудиментарны или вовсе еще не развиты и не выявлены, претворяя их в совершенные, стройные механизмы, мы вольно или невольно открываем для себя дремлющие пока возможности нашего собственного организма. “Линия техники и линия жизни идут параллельно друг к другу”, - утверждает Флоренский. Эта родственность, схожесть строения и функций органов и орудий, выраженная идеей органопроекции, подводит своеобразную теоретическую основу главной мысли Федорова, Бердяева, Горского, Вернадского о необходимости перехода от технического прогресса, оставляющего личность в ее физическом несовершенстве, к прогрессу органическому. Овладев умением создавать орудия-органы вовне, человек должен теперь применить это умение к своему телу, овладеть направленным органосозиданием, точность, силу и прочность механизма сообщить организму, не мертвое, а живое сделать совершенным.

Пожалуй, все кто доселе писали об о. Павле Флоренском, отмечали характерную для его жизни и творчества практическую устремленность, “конкретное, трудовое отношение к миру” (собственные слова мыслителя). А. Ф. Лосев (1893-1988) называл Флоренского “философом жизни и практики”: в науке его всегда интересовали исследования, применимые в действительности, в духовной сфере - возможность реального служения людям (оттого-то и стал священником). Эта устремленность к конкретному делу, столь свойственная вообще русским философам-космистам, помимо всего прочего, еще и помогла Флоренскому жить и работать при советской власти, да еще и не снимая рясы, не отрекаясь от веры. Именно в 20-е гг. вышли две фундаментальные его работы - “Диэлектрики и их техническое применение” (1924) и “Мнимости в геометрии” (1922). На некоторое время это спасло и в Сибири, в лагере, куда он был отправлен после ареста в 1933 г. Там он продолжил научно-исследовательскую работу, занимался вопросами добычи йода из морских водорослей, сделал ряд открытий. Но дух и душа его пребывали свободными, что, конечно, претило тоталитарному режиму, жаждущему рабства совести. В 1937 г. о. Павел Флоренский, находясь в лагере уже на Соловках, был вторично осужден и расстрелян.