Но пытаясь поколебать "утопии социализма и анархизма", автор совершенно не достигает цели.

1.

1) Вера в "земной рай" сводится в конце концов к убеждению:

а) "Что человечество, по крайней мере в избранной своей части, приближается к заключительной и блаженной поре своего существования, к высшему пределу истории".

б) "И что есть "решительное слово", "спасительная истина, которая к нему приведёт". ("Вера в возможность земного рая", по Новгородцеву).

Автор считает, что конец XIX в. подрывает основания этой веры окончательно.

Однако в той или иной форме эти идеалы в современном сознании европейца остаются господствующими. Их значение не отрицается, а лишь относится на будущее время их воплощение.

2) Какова же позиция автора?

Крушение "веры в возможность земного рая" обрекает на искание иного ориентирующего начала.

Новгородцев предлагает "замену идеи конечного совершенства началом бесконечного совершенствования":

"Надо отказаться от надежды в близком или отдаленном будущем достигнуть той блаженной поры, которая могла бы явиться счастливым эпилогом пережитой ранее драмы, последней стадией и заключительным периодом истории".

"Надо отказаться от мысли найти такое разрешительное слово, которое откроет абсолютную форму жизни и укажет средство осуществления земного рая".

Вывод: "Не вера в земной рай, который оказывается по существу недостижимым, а вера в человеческое действие и нравственное долженствование".

3) Оценим оба идеала.

а) Идеал есть нечто не осуществленное, не присутствующее. Но что выше: проект здания или построенное здание? Идеал в представлении или в осуществлении?

Несомненно, в осуществлении.

Но "вера в земной рай" и предполагает возможность воплощать.

Для Новгородцева же "главное - не переставать верить, хотеть и стремиться".

Но уничтожение "конечной цели" обессмысливает действие. "Верить, хотеть и стремиться" становится незачем.

б) Это ясно автору, и он выдвигает цель в форме смены целей.

("Неустанный труд, как долг постоянного стремления к вечно усложняющейся цели, - вот задача общественного прогресса").

в) Действие подобного рода не может считаться действием воплощения. Цель, ускользающая и скрывающаяся в момент приближения к ней вызывает в памяти образ бесплодно катящего камень Сизифа.

Просто Сизиф у Новгородцева, развивая свои силы, оказывается в состоянии все быстрее вкатывать все большую и большую тяжесть.

г) Помимо того, необходимо признать, что человеческая мысль не может охватить совокупности этих целей, наметить в них строй и порядок и остановиться на главной и центральной.

При бесконечном совершенствовании архитектора, здание далеко от совершенства.

Растрата сил и средств неизбежна и неотвратима.

Итак.

Идеал "земного рая" предполагает за человеческой мыслью способность создать образ и план совершенной жизни, деятельности и существования.

Мысль о потенциальном могуществе человека и признание его принципиального бессилия - таковы основы, на которых строятся оба рассматриваемых идеала.

2.

1) Идеал, выдвинутый автором, не имеет конечной цели. ("Где же здесь конечная цель, где пристань, где твердый берег? В земных человеческих делах их нет и быть не может").

Что он под этим понимает?

2) Утопические построения, по словам П. Новгородцева, допускали ряд ошибок.

а) "Рисуя светлые образы идеальной гармонии, они хотели видеть их воплощенными в жизни..."

Попытка облечь их плотью мыслится дефектом.

Абсолютное не воплотимо - так должен был бы формулировать он свое утверждение, но его внимание фиксируется только на том обстоятельстве, что подобная попытка воплощения разбивалась в тот момент, когда речь заходила о путях воплощения.

б) Ожидаемый переход имеет в виду "коренное и всецелое преобразование существующих условий", "после которого возврат назад уже невозможен".

Представляется неправильным такое положение, при котором невозможен "возврат назад". Автора пугает состояние, которое "не столько завершает, сколько прерывает историю, прерывает трудный и сложный процесс культуры, с ее страстями, борьбой, трудом, изменчивым счастьем, случайными поворотами судьбы".

в) "Понятие абсолютно осуществленного идеала становится ясным, когда сочетается с верой в чудо всеобщего преображения... Это язык религиозного сознания... Невозможно усмотреть различие между эсхатологическими учениями о будущем царстве благодати и социологическими представлениями о земном рае".

Этого обстоятельства Новгородцеву достаточно, чтобы отвергнуть этот идеал. Но отвержение вряд ли облегчит оборону.

г) Абсолютный идеал всё же необходим Новгородцеву.

"Общественная философия не может утратить мысли о безусловном идеале как о необходимой перспективе для своих построений..." (хотя "с другой стороны, она не может ни заполнить этот идеал конкретным содержанием, ни изобразить переход к нему из мира конечных и условных явлений").

Иначе говоря, "общественная философия должна указать путь к высшему совершенству, но определить этот путь она может лишь общими и отвлеченными чертами".

Одной из поражающих черт книги является именно то, что столь ответственная характеристика значения центральной цели покрыта словами, скрывающими смыслы.

"Признавая необходимым понятие абсолютного идеала в качестве исходного и руководящего начала общественной философии, мы вместе с тем должны признать, что мыслить этот идеал всецело в условиях обычной действительности ошибочно и ложно".

Понятие идеала ... "необходимо"... но мыслить его осуществимым... "ошибочно и ложно".

Нет надобности в действительном идеале. Если человечеству необходим какой-либо идеал, то он может быть только мнимым.

д) Но зачем нужна эта иллюзия? Только как приманка, обольщающая сознание, возбуждающая и стимулирующая действие если не тех, кто понял его пустоту, то хотя бы тех, кто не может её заметить.

Если в начале автор этого не высказывал, то здесь: "осуществление абсолютного идеала... лежит вне человеческой мощи и вне философского предвидения".

"Вне человеческой мощи": человек бессилен, даже потенциально.

"Вне философского предвидения": мысль не в силах определить крайнюю цель и указать путь.

е) Но если сам автор видит лежащие в основе его построения предпосылки, то ему должно быть ясно, что без конкретного определения пределов идеал нельзя построить.

Ведь попытки отойти от ограниченных оснований, на которых он стоит (ограничение мощи человека и ограничение его мысли), и стремление в бесконечность в основе своей оказываются не менее противоречивыми, чем идеалы, которые он критикует.

ж) Не может спасти и попытка разъяснить понятие "бесконечного".

"Под бесконечностью здесь мы разумеем не беспрерывность развития, а безмерность задания".

Эта замена лишь терминологическая, и все те вопросы, которые можно отнести к понятиям бесконечности и беспрерывности, должны быть отнесены и к безмерности.

з) Не спасает и идея бесконечного совершенствования личности и нравственности.

"Личность представляет ту последнюю нравственную основу, которая прежде всего должна быть охраняема в каждом поколении и в каждую эпоху, как источник и цель прогресса, как образ и путь осуществления абсолютного идеала".

В каком же отношении человеческая личность и нравственная основа прогресса находится к действию и мысли?

В каком отношении возможно развитие и бесконечное совершенствование личности?

Усиление мощи и стремление к такому усилению ее, входит ли оно в задачу "бесконечного совершенствования"?

Сочетается ли и как с нравственным значением лиц доведение до полноты их мыслительной мощи хотя бы до того, чтобы произвести относительно простую задачу определения конечного идеала, вместо многих и бесконечно ускользающих по мере приближения к ним целей?

Достаточно поставить эти вопросы, и попытка найти выходы приведет к противоречиям.

и) Попытка что-то сделать при сознании невозможности трагична.

"Но в этом бесконечном, неутолимом стремлении заключается также трагизм нравственного сознания: в нем всегда остается раздвоенность между безусловным идеалом и временным осуществлением".

Невозможность преодолеть это раздвоение личности и есть результат того идеала, который характеризуется как идеал "бесконечного совершенствования" личности.

к) Критика утопии земного рая не может быть осуществлена на почве отрицания, ибо идеал не доказуется, а выбирается. (Критиковать значит выбирать). Выбор предрешен заданием. Идеал есть задание человечества. Как всякое задание он конкретен, т.е. требует определенного пути осуществления.

Идеалы или несоизмеримы (хлеб - голодному, камень - строителю), или второй неправильно сформулирован, а за формулировкой скрывается иной идеал.

"Бесконечное совершенствование" может быть признано не идеалом, а путем.

Идеал "конечного совершенствования" следует назвать идеалом полноты жизни, жизнетворчества и движения. Противопоставить которому можно не бесконечное совершенствование, а совершенный конец, прекращение всякого движения, смерть, нирваническая или катастрофическая.

"Бесконечное совершенствование" при предпосылке мощи мысли и действия будет осуществляться в направлении роста сил человечества, ведущих к "конечному совершенству".

То же "бесконечное совершенствование" при предпосылке ограниченности поведет на путь беспрерывного трагического распада и растраты сил и, завершаясь отчаянием, приведет к "совершенному концу", сделав его желанным и единственно достойным для потерявшего смысл существования человечества.

Вместо нее выставлено положение, которое даже как путь не достаточно.

Чтобы создать ему видимость идеала, автор должен подпирать его практическое значение нравственным законом, а при доводах о необходимости осуществления отсылать к религии.

Но религиозное сознание не есть нечто обязательное для всех.

Оно приемлемо лишь для верующих (т. е. желающих и осуществляющих).

Остальным остается трагическая раздвоенность и отвлеченное нравственное совершенство.

После всей защитной аргументации П. Новгородцев вынужден все же прийти к весьма пессимистическим формулировкам.

"Идеал нравственного развития может показаться отвлеченным и бессодержательным".

Но он именно так и строится самим автором. "Отвлеченность" и "бессодержательность" (отсутствие конкретного содержания) постулируются самим автором.

(Странным поэтому представляется риторический вопрос автора: "Стремиться к вечно удаляющейся и никогда вполне не достижимой цели не значит ли гоняться за призраками и тенями?"

Иного ответа, кроме утвердительного, после всего сказанного по этому поводу автором и быть не может. "Призраки и тени" являются реальными двигателями человечества).

("И не одно стремление к вечно удаляющейся цели представляет нравственное действие, но и осуществление нравственного закона".

То есть не только стремление к "призракам и теням", но и осуществление их характерно для выдвинутой автором опоры идеала, которую он видит в нравственном законе).

(Но если идеал - иллюзия, то и нравственный закон иллюзия, хотя и не теряющая практического значения).

Меньшинство посвященных (видящих иллюзорность стремлений), берет на себя ответственность по руководству большинством.

Это возможно, когда путь к познанию для большинства закрыт или затруднён. Когда на место иллюзорности утверждается (авторитетом, дрессурой) фиктивная, но социально общепризнанная реальность.

Но трагическое раздвоение не может быть нравственным. Что приводит к катастрофизму.

Идеальное состояние и осуществление его "может быть достигнуто через преображение, через катастрофический перерыв, через тайну всеобщего перерождения".

Катастрофизм, как теория, где бы ни проводился, зиждется на признании неисцелимой немощи человечества и на всемощной, всепревозмогающей силе божества.

В случае перехода к эсхатологическим представлениям "не человеческая мощь достигает тут естественного своего предела, а чудо высшей благодати совершает акт всеобщего перерождения".

В катастрофической эсхатологии, как вообще при всех катастрофических построениях, весь смысл потрясения заключен в столкновении двух сил, из которых одна обладает превозмогающей действенностью, а другая является косной противодействующей средой.

Столкновение этих двух противоположно направленных сил и даст ту форму стремительно протекающего изменения, которую принято называть катастрофой.

И действительно, выход из тупика, в который заводят построения "бесконечного совершенствования" на религиозной почве, возможен, с одной стороны, только в случае признания полной пассивности человечества (которое даже при самом длительном совершенствовании всё же оказывается не годным ни на что, кроме суда и наказания при помощи губительнейших катастроф), и, с другой стороны, при всепревозмогающей активности спасающего и карающего божества.

Эта полярность и несоединимость Бога и человека необходима для того, кто отсылает к эсхатологии, отгораживая свои построения от религии и вообще рассекая и разделяя сферы мысли и действия, идеала и действительности.

Конечно, построениям, подобным только что рассмотренному, совершенно чужда мысль о том, что если и приходится говорить, что только "чудо высшей благодати совершает акт всеобщего перерождения", то ведь в природном строе "человеческая мощь" как таковая и есть не что иное, как это спасительное "чудо высшей благодати".

По книге можно судить о том, насколько сложен и болезнен вопрос об идеале, о цели, задаче и смысле общественного процесса.

Идеалы "земного рая" уже не в силах удовлетворить мыслящие круги. Здесь тот же кризис, который господствует и в других сферах жизни. Их воплощение грозит его усилить. Многим кажется, что эти идеалы являются самой причиной кризиса. И вот ставится задача раскрытия ошибок. Удивительно, что за неё принимаются, не имея средств исцеления. Не выдвинув новых идеалов.

Ни идеал "бесконечного совершенствования", ни связанные и вытекающие из него "бесконечное развитие" и "обеспечение самоценности человеческой личности", ни "трагизм нравственного сознания", ни религиозные катастрофы в качестве последнего прибежища для этого дела не годятся.

Против эсхатологических построений "земного рая" и идеалов "конечного совершенства" необходимо выставить тоже эсхатологические построения большей силы, прямоты и продуманности, чем нигилистические и противоречивые построения "бесконечного совершенствования", ведущие к "совершенному концу".

----

Конспект Льва Маковского.